Опосля ужина Григорий Дмитрич спрашивает у меня:
- Ну, ты как, под печкой останешься жить, аль переберёшься в местечко почище?
- Покамест под печкой, - ни секунды не медля, ответил я.
- Что так?
- Ну... дыкть... кто ж знает, кто сейчас живёт в твоём доме?
- Как это, кто? Ты да я, да мы с тобой...
- Эх, - говорю, - образованный вы человек навроде, Григорий Дмитрич, а таких простых вещей не ведаете! Ежели есть дом, есть в нём и жильцы. Любо это человеку или нет, а вот так вот. И хорошо, ежели человек жильцам по нраву придётся, а коли нет?
- А коли нет? - эхом отозвался Григорий Дмитрич.
- А коли нет - не жить человеку в ентом доме.
- Сбежит, что ль?
- Хорошо, если сбежит... А бывает, что и вынесут.
- Кузьма, а что ж это мы никого до сих пор не увидели?
- Скажите ещё, Григорий Дмитрич, что тут нет никого.
Григорий молчал какое-то время, думу свою думал, но всё ж потом решился спросить:
- Кузьма, а как узнать, ко двору ли мы пришлись в этом доме? Вещи-то разбирать или нет?
- Ну, по этому поводу можете не беспокоиться совершенно. Ежели не понравимся, узнаем быстро и безошибочно. А вещи разбирать надоть, должен же жилец посмотреть, как наша жизнь устроена. А что про сидящего на чемоданах человека скажешь? Почти ничего. Вы будете ждать, и он будет ждать. Только ожидания у вас неравнозначные: ваша жизнь - фьють, и пролетела, а у жильца ещё век вечный впереди.
читать/смотреть дальше- Ты, что ль, про другого домового говоришь?
- Не-е-е! Домового тут нет. Ежели бы был, я б уже гостем в его покоях был. Мы бы уже решали вопрос, куда я жить пойду, потому как два домовых в одном доме не живут.
- Вон оно как...
- Да вот так вот. Пойду я, Григорий Дмитрич, посплю, сморило совсем после ужина. Премного благодарен вам за вкусную еду.
- Ну, бывай, - проводил меня взглядом Григорий.
Ушёл я в свою подпечь, только спать вовсе и не собирался. Я внимательно слушал, что происходит в доме. Пока Григорий не угомонился и сам не лёг спать, ничего, акромя им издаваемых шарканий, стуков, покашливаний и позвякиваний, слышно не было. Но, как только стало в доме тихо, я услышал топоток махоньких, но очень шустрых ножек. "Сейчас заявится ко мне," - ждал я приближения топочущих шажков.
Но никто не приходил. Ни той ночью, ни следующей, ни через месяц. Однако шажки исправно топотали каждую ночь. Спать они мне нисколько не мешали, потому как домовые по ночам не спят, а днём их слышно не было.
Григорий Дмитрич ничего про жильцов дома не спрашивал, а я и рад был, всё равно мне нечего было ему сказать. Я даже думаю, что Григорий начал сомневаться в существовании жильцов, однако вслух ничего такого не высказывал. А я, грешным делом, стал подумывать, что ночью в доме топочут мыши, и стал уговаривать хозяина принести в дом кошечку. Уговорил. На свою голову. Хитрющая кошка глаз с меня не спускала, спать укладывалась у самой подпечки, где я временно проживал. Проходу мне не давала, однако и... не разговаривала со мной.
Григорий всю эту кошачью возню принимал, как должное. Имя соответствующее дал, Забава. Ему-то невдомёк было, что кошки домовых не видят. А ежели видит, то это не кошка никакая. А ежели не кошка, то говорить должна. А эта - молчит!
Видел я, как Забава по ночам на второй этаж бегает. И как мелькнёт её рыжий хвост за дверью верхней кладовой, топоток-то пропадает, а как вернётся, опять беготня на верху начинается. Я к тому времени уже не сомневался, что жилец дома обосновался в верхней кладовой, однако зайти туда не осмеливался, не положено это у нас, без приглашения к жильцам заходить.
Но, как домовой, я должон знать всё, что творится в доме моего хозяина. Однажды, когда Забава покинула свой пост у моей подпечки, я отправился следом за ней на второй этаж. Лапоточки тогда у меня ещё были из бересты сплетены, и шагов моих слышно не было. Это недавно я обувочку сменил на деревянную, Олеся привезла из Тарусы. Эти башмаки хоть и стучат громко, зато сносу им не будет, а лапоточки мои промокли в своё время и развалились прямо на ногах.
Так вот, подымаюсь я по деревянной лестнице на второй этаж, а дверца в кладовочку приоткрыта. Заглядываю я в щелочку и вижу: стоит наша Забава и внимательно слушает. А перед ней мыш в тужурке лапками размахивает и говорит-говорит-говорит ей что-то, даже дух не переводит. А у мыша уши, что у твоего элефанта.
Смешно мне стало невмоготу, трясусь от смеха, как лист осиновый, не могу остановиться, уже скрючивать меня пополам от смеха стало, я обо что-то споткнулся и кубарем покатился вниз по лестнице. Так и был обнаружен. Таперича уже я валялся ушибленный под лестницей, а Забава с мышом ухахатывались надо мной.
В ту ночь я как раз и узнал, что Мыш и был жильцом этого дома. Временным. Ждал, когда сюда заедет человек, чтобы посмотреть, кого с собой привезёт, и можно ли будет оставить их в доме. Говорил, что уже в одно время даже отчаялся, подумал, что на такого трусоватого домового, как я, дом оставлять нельзя. Забава уговорила, мол, не трусоватый он, а культурный. Решили, подождут ещё три дня, ежели я не выйду на разведку, то отправят нас обратно в городишко, потому как в деревне дом по-настоящему охранять надобно.